О вреде университетов

Говорили с профессором Ли Лином 李零 из Пекинского университета. У него своеобразный карьерный путь: семь лет “трудового обучения”: два года сельскохозяйственных работ во Внутренней Монголии и пять лет в родной провинции Шаньси — и магистратура в Академии социальных наук. Ни университетского диплома, ни докторантуры он не заканчивал. И при этом — один из виднейших ученых в области древней иероглифики, палеографии и текстологии.

Когда я спросил его, как так получилось, ответил, что в деревне читал книги и мог книги заказывать, и, самое главное, прочитанное было с кем обсудить. Там же, в полевых условиях, начал заниматься обнаруженными в 1972 г. рукописями из памятника Иньцюэшань 銀雀山. Сейчас это воспринимается как фантастика: ни библиотеки тебе, ни инфраструктуры, ни даже минимально приемлемых условий для работы — и вот, сидит перед тобой человек, который самим своим существованием доказывает, что все это вообще не так важно.

Получается, для того, чтобы стать хорошим ученым, университет совершенно необязателен. И вообще, Ли Лин считает, что если ты молод и понимаешь, чем хочешь заниматься, то идти в университет — хуже, чем не идти. И даже из нынешних молодых ученых наиболее интересные часто происходят из самородков. И вообще, к формальному образованию он относится плохо, хотя и сам работает в университетской системе.

Еще спросил Ли Лина о том, как он относится к сравнительно недавней проблеме слишком большого числа публикаций слишком низкого качества. Отвечая, он посетовал на то, что студенты слишком активно пользуются компьютерами для поиска материалов — в итоге они ставят в статьях слишком много сносок на слишком большое количество мусора, стремясь показать свою осведомленность. В то же время, добротное исследование совсем не требует знакомства с большим числом статей, поэтому лучше бывает читать меньше, но лучше.

На что нам университеты?

Главное здание МГУ

Между делом обнаружил, что я и мой научный руководитель разным содержанием наполняем простое слово “университет”. До сих пор для меня значение этого термина было очевидно: это место где читают лекции, где защищают разные дипломные работы и сдают экзамены. Для научного руководителя университет — это нейтральная территория, где собираются люди разных воззрений. И именно способность принимать людей разного происхождения, разных наций и разных вероисповеданий он считает определяющей для европейской университетской культуры.

Если это так, то одно из основных качеств университета — это открытость к интеллектуальным влияниям и неподконтрольность внешнему диктату. Желающие навязать университетам свою волю существовали всегда, но за века европейцам удалось прийти к тонкому консенсусу, позволяющему разного рода властям (включая современные правительства) и университетам терпеть друг друга. Понятно, что университеты нужны правительствам: без них остановится движение идей, не менее важное для европейской цивилизации, чем движение денег. Но в то же время, университеты опасны для правительств: не все создаваемые ими идеи удобны, а многие — так и откровенно опасны. Как же сделать так, чтобы интеллектуальное творчество университетов не разнесло приютившие их политические структуры в пух и прах?

Был нащупан следующий ответ: чтобы университеты не бунтовали слишком сильно, их нужно держать в сытости. Источники довольства университетов могут быть самыми разными — это могут быть прямо государственные деньги, как в материковой Европе, или частные деньги, как в Англии, но результат неизменен: участник академической среды чувствует себя не только свободным, но и обеспеченным. Поэтому он лоялен. Тогда и правительство может вздохнуть спокойнее: университетские, не желающие потерять свое теплое место, будут продолжать заниматься сравнительно мирными делами и не будут настроены слишком много думать об изъянах общества и государства. Или, по крайней мере, не будут думать об этих изъянах с обидой.

Наша университетская культура гораздо моложе, создана в другом обществе и на других принципах. Университеты наши никогда не были особо сытыми — а недостаточно сытые образованные люди начинают задавать неудобные вопросы о том, почему им живется не очень хорошо, и — что еще хуже — находить на эти вопросы ответы. Тогда государству становится страшно и оно начинает прижимать университеты. Но прижатые университеты начинают пробуксовывать в своей основной функции — обеспечении интенсивной циркуляции идей. А когда движение идей замирает, университеты перестают быть полезны, в том числе, для государства. Однако такое, увы, случается, потому что мы продолжаем верить, что университет — это место, где читают лекции.

Сто тридцать четвертый день

Встретились в Юньнани со знакомым тренером, который давно еще несколько раз приглашал меня связаться с ним, как доберусь до Куньмина. Живет он не в провинциальном центре, а в городе Юйси неподалеку, но в этот день он ночевал у родственников в Куньмине. Первым делом мы направились в провинциальный музей, где к нам присоединилась его двоюродная сестренка — очень уставшая от учебы ученица средней школы. Ей нездоровилось, но выслушав от нее, как живут учащиеся средних школ в Китае, я был готов принять без объяснений любое ее состояние: каждый день начало занятий в 7:40, завершение в 6 или 6:30 вечера, вечером около 3-4 часов домашнего задания. Каждый день, кроме воскресенья, начало занятия около 7:40, завершение в 18 или 18:30, около 3-4 часов домашнего задания. Мне казалось, что в деревнях за счет меньшего объема учебных курсов нагрузка должна быть меньше, но по ее словам, деревенским школьникам живется еще менее сладко: нагрузка примерно та же самая, но после школы нужно помогать родителям — в деревне работы всегда с избытком. Понятное дело, что китайский университет, слегка напоминающий каторгу по сравнению с университетом московским, после такого режима кажется отдыхом. Ее двоюродный брат, как оказалось, живет ненамного слаще. Он студент, учится с 8 утра до полшестого в одном из физкультурных вузов Пекина, за двадцать минут добирается до нашего Пекинского университета, где работает в спортзале с 6 до 10. В следующем семестре он планирует бросить работу, чтобы сосредоточиться на подготовке к экзаменам, предпочтительно — с перспективой продолжения обучения в одном из заграничных вузов. Жаль, потому что тренер он действительно хороший.

Музей, в отличие от большинства китайских провинциальных музеев, бесплатен. Кроме того, мне устроила чуть ли не персональную экскурсию одна из сотрудниц — в прошлом партийный функционер, ныне — достаточно увлеченный своей работой музейный работник.

После осмотра музея

* * *

Посетили в Куньмине один зоопарк (разные звери и стандартные номера со слонами, играющими в футбол — в целом, ничего примечательного) и парк Цуй ху в центре города. Центральная точка парка — одноименное озеро, над которым летает бесконечное множество чаек. Для того, чтобы сфотографировать чайку в полете, достаточно просто зафиксировать камеру в одной точке и фотографировать в течение минуты — наверняка получится сделать один-два неплохих снимка парящей птицы.

Чайки в Куньмине

Вокруг продают специальный хлеб для чаек, который люди не едят. Место замечательное и его нет в путеводителях — по-видимому, потому, что летом чаек нет, а большинство туристов (включая авторов путеводителей) прибывает в этот город именно с весны по осень.

Девяносто седьмой день

В Ухани Ухане городе Ухань (попробую писать так, пока не выясню, наконец, как правильно склонять) недавно были первые заморозки. Зеленая клеверная масса на одном из повстречавшихся газонов чуть-чуть тронулась черно-серым. Встречаются пальмы, очень много платанов, листья которых не так давно перестали быть зелеными и еще держатся на ветках.

16 декабря по-уханьски

На вокзале позавтракал парой пирожков на пару с соевым молоком и купил пиратский даблминт: в отличие от настоящего, он был завернут в неаккуратно отцентрированную бумажку, разваливался во рту на мелкие куски и создавал жуткий приторный аромат, почувствова котороый я выбросил всю купленную упаковку в мусорный брак напротив того места, где его купил.

Невдалеке от вокзала расположен городской музей — громадное здание пирамидальной формы (кажется, в Китае это самая популярная форма для масштабных музеев). Что расположено внутри — так и осталось загадкой. Беда в том, что открывался городской музей в 10 часов, а поезд мой прибыл с самого раннего утра. Бродить в окрестностях вокзала и лишать себя удовольствия пораньше увидеть Янцзы я не мог.

По утрам стоит довольно сильный туман и смог, хотя ближе к полудню и становится чуть яснее. Здания в Ханькоу (раньше — отдельный город, теперь — историческая часть города) с учанской (еще одна часть, куда я и прибыл) стороны видны лишь в общих чертах: без цветов и деталей. Добираясь до парома, познакомился с уханьскими улицами: изогнутыми, неряшливыми, с маленькими магазинчиками, вывешенным над дорогами на веревках бельем, рыбой и овощами.

Главная историческая достопримечательность города — пагода желтого журавля, расположенная на гребне немного поднимающегося над городом холма. В парке у пагоды растут коричные деревья, и желающие убедиться в том, что они по-настоящему коричные, могут отщепить кусочек из углубления, проделанного другими любопытными (кора на поверхности не имеет аромата). Собственно, пагода — новодел, но как и большинство других китайских пагод, эта хранит свой дух и имя, переживая множество перестроек-реинкарнаций. Любопытно, что в каждом новом исполнении пагода постоянно росла и увеличивала число этажей. Сейчас их пять, и если режиму КНР суждено когда-либо прекратиться, надо понимать, сменивший его режим добавит Пагоде желтого журавля еще этаж или два.

Паром через Янцзы стоит 1 юань. Для того, чтобы сесть на паром, нужно купить билет в билетной кассе, пройти два шага, вручить билет контролеру и далее уже спокойно спускаться вниз шагов на 100 к месту, где пассажиры за оградой ожидают приплыва парома. То, что на обслуживание моего скромного юаня потребовалось целых два рабочих места, где-нибудь в другой стране показалось бы удивительным. Здесь — привычным.

Место впадения Ханьшуя в Янцзы

Рядом с нашим паромом по мутно-зеленой воде Янцзы плыли здоровенные баржи и маленькие рыбацкие лодки. Изредка попадались хилого вида водоросли. Сам факт наличия рыбацких лодок (а значит — и рыбы в воде) обнадеживает, но в целом Янцзы не так чиста, какой бы ее хотелось видеть.

На Ханькоуской стороне, там, где раньше располагалась русская концессия, есть русская церковь, заботливо отреставрированная китайцами, кажется, под ночной клуб — проверить не удалось, т.к. улица, на которой она расположена, закрыта с обеих сторон на восстановление (это нормально — все большие китайские города, не исключая Пекина, временами напоминают большие стройки).

Бродя по улицам, дошел до ворот Ци И мэнь (что-то вроде “Ворот усиления чувства долга”). Не стоило через них проходить: со стороны улицы они выглядят живописно и неплохо подновлены, но если пройти насквозь, то выходишь в кусты. Очень символично, конечно.

Но самое симпатичное в Ухани — университет. Кампус, выстроенный еще в гоминьдановские времена, солидный вид которого у меня лично ассоциируется со словом “дореволюционный” — видимо, оно применимо не только к нашим реалиям. Венец кампуса — холм со старой библиотекой; сейчас это помещение для самостоятельной подготовки студентов. От вершины холма к подножию с одной стороны спускается здание со студенческими общежитиями, чрезвычайно удачно вписанное в рельеф и благодаря этому совместившее европейскую кирпичную многоэтажность с китайскими внутренними дворами-галереями. А весной здесь цветет сакура, специально привезенная в те старые времена из Японии.

Уханьский университет. Внутри старой библиотеки

Собственно, знакомил меня с университетом китаец, студент первого курса тутошнего факультета правоведения (самого престижного, но работу все равно найти нелегко). Говорили по-английски, потом перешли на китайский. Славный общительный малый из Чунцина, подаривший мне местный журнал, показавший место, где хорошо готовят местную “сухую лапшу” (мне кажется, это игра слов, т.к. “сухое” ощущение создается за счет печеночного соуса, а “печень” по-китайски звучит точно так же, как и “сухость”) и где-то во время этой прогулки потерявший рукавицу. Активист по натуре, немного страдающий из-за того, сколь мало современные китайцы дорожать своим древним конфуцианско-даосским наследием. Такие люди симпатичны во всех странах — в России бы он ратовал за возвращение к культурным истокам и рост уважения к классической русской культуре. Если бы не стал скинхедом, конечно.

Шестнадцатый день

Забавно, какие иллюстрации Пекинский университет подбирает к своей международной деятельности. На практике здесь много корейцев, американцев и японцев, а глядя на фотографии, можно подумать, что кампус Пекинского университета стал прибежищем могучей африканской диаспоры. Африканцы здесь есть, но на самом деле, их довольно немного.

Справочные буклеты для иностранных студентов Пекинского университета

* * *

Нравится, как здесь преподают язык. Преподаватели достаточно молодые, способны держать всю гурппу из 15 человек под контролем, не боятся вести диалог, отвечают на вопросы.

К каждому предмету (как из основных, так и из факультативов) есть учебники с текстами, упражнениями и, казалось бы, всем необходимым, но каждая из наших преподавательниц вдобавок к тому выдает время от времени распечатки с дополнительными заданиями на дом — составленные, похоже, с учетом специфических условий нашей группы.

Уровень в пределах группы у нас разный и разные проблемы. У японцев и корейцев проблемы больше с произношением, нежели с лексикой, у меня наоборот, у друга из Индии особых проблем вообще не замечено (кроме некоторых пробелов, касающихся общих знаний по Китаю и не только). В целом же, очень приятен момент, когда ты выходишь из одной системы обучения (я имею в виду курс обучения китайскому в ИСАА), попадаешь в другую, и открываешь для себя, что действительно обладаешь знаниями, которые остаются применимы при смене системы. За такими знаниями в вузы и ходят.

Двенадцатый день

Получил студенческий билет.

Разворот студенческого билета Пекинского университета

* * *

Стоял в очереди на продление визы с двумя американцами: одной студенткой колледжа и одним исследователем из Калифорнийского университета, кажется, в Ирвине, который занимается новой и новейшей историей (первая четверть XX в.). Поскольку в ту эпоху, которую он исследует, люди еще писали на классическом языке, то задачу овладения современным разговорным китайским языком он, кажется, даже не ставит. Подход, вселяющий уважение.

Вообще, среди иностранных студентов здесь довольно много людей из престижных (на уровне своих стран) вузов. Пекинский университет сотрудничает с Йельским и Стэнфордским университетом в США (ходя людей из этих вузов я пока не встречал), много студентов из Токийского университета, с одним из них, который занимается чжоуской бронзой, я надеюсь в скором времени познакомиться. Некоторые японцы порой совершенно не знают английского, в то время как их китайский пребывает на самом начальном уровне — если удастся с такими подружиться, то для разогрева японского мне больше ничего и не нужно.

Сейчас становится понятно, что ожидать от Пекинского университета погружения в китайскую языковую среду было ошибкой — такую среду в Пекине получить можно, но для этого нужно предпринять дополнительные, и пока еще непонятно какие, усилия. По умолчанию же погружение происходит либо в русскоязычную среду, либо в чрезвычайно интересную среду международную. Когда люди из самых разных национальностей находятся в равном с вами положении и ведут одинаковый с вами образ жизни, это создает идеальные условия для знакомства.

* * *

В Тибет ездить можно, для этого нужно получить дополнительное разрешение и отправиться составе организованной экскурсии. Чтобы расходы были в пределах разумного, в группе должно быть 10 человек.

Второй день

Сегодня начали и завершили основную часть утомительных и неизбежных бумажных формальностей, связанных с обустройством. Неплохая организация процесса (хотя и не без элементов разгильдяйства), преимущественно молодые и, судя по внешнему виду, вполне довольные жизнью сотрудники, общее ощущение праздника среди студентов — в результате, по итогам дня не ощущается ни усталости, ни раздражения.

Разгильдяйство же связано с тем, что китайцы сами плохо поспевают за изменениями в собственном университете. Выданный нам справочник для иностранных студентов на китайском языке выполнен на 2006 год, на английском — на 2007, в то время как описанные в них реалии отличаются не только друг от друга, но и от сегодняшнего дня.

Очевидно, что план мероприятий по встрече и оформлению документов иностранных студентов был прикинут “на глазок”, и возможность ситуативного реагирования была заложена в него изначально, что безусловно добавило гибкости, но вместе с ней и неопределенности. Несвоевременность и маловажность пары из указанных в расписании мероприятий была настолько очевидна, что никто из организаторов просто не явился.

* * *

Познакомились с сербом Йованом, молодым исследователем новейшей истории стран соцлагеря. Сейчас он работает с архивами в Китае, зимой планирует слетать на Кубу. По-русски говорит с незначительными отклонениями, каждое из которых не выдало бы в нем иностранца, но которые в сумме позволяют в нем видеть нерусского.

* * *

Вечером купили новый велосипед за 220 юаней (около 30 долл.). К нему был взят замок за 30 юаней (на ценнике было написано 25 — столько автоматически теряют люди, пренебрегающие торгом). Во время катания по ночному парку в пределах кампуса я отломал дешевый катафот от заднего крыла, пытаясь выгнуть его так, чтобы оно не цеплялось за шины (нисколько не в претензии за это к тридцатидолларовому велосипеду — крылья всегда были проблемным элементом, и на велосипедах моего детства их не было).

Мою возню заметили двое парней с девушкой, прогуливавшихся по тому же парку. Двадцать секунд они друг с другом обсуждали мое положение, затем один из них подошел и выправил крыло единственно правильным способом — слегка подогнув спицы, на которых оно крепится к колесу. Мы сказали друг другу “спасибо!” и “не за что” и двинулись дальше, каждый своей дорогой. Совершенно ничего необычного в этой ситуации, но с непривычки мне кажется, что в моем отношении проявили необычайную доброжелательность и человечность.

На улице подстриженные вдоль пешеходных тротуаров кустарники используют как удобные площадки для просушки постельного белья и одеял. Это не дикость, поскольку делающие это люди не менее моего причастны к современной цивилизации. Это своеобразная практичность. Для китайца нет ничего зазорного в том, чтобы из храма сделать мастерскую. Особенно если известно, что ремесло не повредит храму.

* * *

Водитель грузового велосипеда

Одна из тутошних особенностей — обилие трехколесных грузовых велосипедов, почему-то у нас полностью отсутствующих. На таких ездят дворники и разные грузчики (например, перевозящие бутыли с артезианской водой).

Прибытие

Пекин встретил жарой, запахом раскаленного песка, декорациями от олимпиады, небоскребами, бурной растительностью вдоль дорог — время от времени в окне такси проносится роща незнакомых, но симпатичных деревцев или разбитая прямо посреди проезжей части клумба с цветами и кустарничками. Из деревьев много обыкновенных тополей и сосен, но не покидает ощущение южного города. Несмотря на жару, ничего блеклого и вялого за весь день заметить не удалось, что при такой жаре (+30 в начале сентября) немного удивляет.

Город выдраен до блеска. В какой мере этот порядок соответствует обыкновенному для китайцев уровню чистоты, а в какой — недолговечный олимпийский блеск, понять пока нелегко.

* * *

Как оказалось, приехал я на день раньше, и никаких документов, помимо ключа от общежития, нам в этот день оформлять не хотели. Заниматься документами дважды, когда все можно сделать в течение одного дня, сильно не хотелось, поэтому поселился у друга нелегалом в надежде на следующий день заполучить то же место на законных основаниях.

Вид на половину двухместной комнаты для иностранных студентов

Купили сим-карты. У меня в номере есть четверка — благодаря этому карта обошлась на двадцать юаней дешевле: слово “четыре” (“сы”) отчасти созвучно в китайском языке слову “смерть” (тоже “сы”, хоят и другим тоном).

Разобравшись в том, где и когда нужно будет оформлять документы, пошли обедать — было уже 2 часа пополудни, т.е. время, когда обед в Китае уже заканчивается. В ресторанчике было пусто (хотя кто-то и продолжал шумно обедать в отдельном зале, видимо, исполняющем функции банкетного). Официантки сказали, что у них перерыв, но сделали это тоном, в котором подразумевалось продолжение диалога. Мы исполнили ритуал упрашивания — через пять минут на столе была огромная тарелка риса с яйцом, жареная капуста брокколи и шипящая говядина на сковородке.

* * *

Темнеет рано, в семь часов вечера уже сумерки, в восемь — темнота. Ближе к ночи людей становится меньше, воздух прохладнее — в это время замечательно гулять по парковой зоне в пределах кампуса — она достаточно просторна и весьма очаровательна.

Здесь не злоупотребляют фонарями. Ночной парк представляет собой царство темноты и цикад с островками света. В парке ивы (кажется, более стройные, чем наши, но все равно с большими ниспадающими ветвями), разные сосны, кустарники, назвать которые я бы не смог назвать даже при свете дня. Рассажено со знанием дела — парк воспринимается как автономный мирок, а не как результат чьей-то работы. Возможно, отчасти это связано с древностью парка, но наверняка умение здесь играет решающую роль.

Вокруг прудов китайцы устраивают вечерние пробежки, сумеречничают на расставленных поодаль друг от друга скамейках — чаще по двое, редко в одиночестве. Смотрят на воду и на отражающийся в ней свет фонарей.