Из всех китайских ученых я больше всего обязан профессору Пекинского университета Лю Пуцзяну 劉浦江, видному специалисту по истории киданьских и чжурчжэньских государств Северного Китая и талантливому текстологу. Поздно вечером 6 января его не стало.
В китайской блогосфере вчера было опубликовано множество посвященных ему заметок, в основном написанных его студентами и учениками. Его сильно любили.
По сравнению с авторами этих заметок я могу сказать очень немного, ведь мое с знакомство с профессором Лю сводится лишь к посещению его семинара осенью 2011 г. При жизни я знал профессора Лю только как преподавателя — но преподавателя, обладающего исключительной способностью сразу готовить компетентных коллег-исследователей, а не просто осведомленных студентов.
Официально тема его семинара была связана с библиографическим каталогом “Сыку цюаньшу цзунму тияо” 四庫全書總目提要 (“Аннотированный каталог полного книжного собрания императорской библиотеки”). Этот каталог является своеобразным приложением к книжному собранию “Сыку цюаньшу” 四庫全書 (“Полное книжное собрание императорской библиотеки”) — этому колоссальному даже по современным меркам проекту масштабом порядка 3500 книг, которые были переписаны от руки в единообразном виде в нескольких экземплярах и распределены в семи специально оборудованных хранилищах в разных частях страны — чтобы в случае очередной войны все бесценное собрание не погибло целиком, как это неоднократно случалось в китайской истории. Эта предусмотрительность оказалась нелишней — в ходе войн и восстаний середины XIX – начала XX в. было утрачено 4 из 8 изводов собрания (включая базовый вариант), и лишь два извода были в более-менее полном виде опубликованы.
Учитывая то, что составителям “Сыку цюаньшу” пришлось в относительно сжатый срок проработать столь массивный объем материалов, едва ли их можно упрекать в том, что их описания зачастую содержат неточности и недоработки. Тем не менее, и сегодня при работе с китайскими текстами бывает полезно начинать их изучение именно с библиографических описаний каталога “Цзунму тияо”: во многих случаях никто не проводил более внимательной работы по изучению этих текстов, нежели составители императорского собрания в конце XVIII в.
Профессор Лю превратил свой семинар в хорошо отлаженный конвейер по продолжению этой работы. В начале семестра на вводно-ознакомительном занятии каждый студент получал по одной библиографической записи, соответствующей одному тексту. После этого семинар приостанавливался на несколько недель, и каждый студент отправлялся в библиотеку самостоятельно заниматься изучением проблем, связанных со своим текстом. Профессор Лю не обременял студентов чрезмерными требованиями, но просил всех обратить внимание на ключевые вопросы, включая авторство, редакции и исторические названия текста. Этого зачастую было достаточно для того, чтобы работы студентов приобрели методологическую стройность, а результаты — достаточное единообразие, чтобы в их обсуждении могли принять участие студенты, не знакомые с текстом, но знакомые с подходом. Лю Пуцзян сам прорабатывал каждый текст и все студенты готовились с максимальной добросовестностью, зная, что профессор Лю будет самым непримиримым оппонентом (о его строгости ходят легенды).
Мне тоже нужно было проработать одну библиографическую запись, посвященную сунскому трактату “Сань шань чжи” 三山志 — сводному описанию местности, соответсвующей современному городу Фучжоу. Это был мой первый опыт работы со средневековыми текстами, я был сильно напуган, на занятиях плохо понимал южный акцент профессора Лю, когда он обстоятельно разбирал по косточкам работы нерадивых студентов, и почему-то никак не мог понять, когда же очередь дойдет до меня, поэтому несколько недель подряд готовился к каждому занятию, как к последнему. Возможно, только по этой причине мое выступление не закончилось разгромной тирадой Лю Пуцзяна. И вообще, как к иностранцу он отнесся ко мне снисходительно.
Только на занятиях профессора Лю я в полной мере осознал, насколько малоизученным остается колоссальное текстовое наследие традиционного Китая! Практически на каждом семинаре Лю Пуцзяна студенты представляли серьезные открытия, никем ранее не замеченные и не опубликованные. В порядке вещей было и то, что по итогам семинара студенты публиковали первые научные статьи. Профессор Лю не отбирал специально “проблемные” книги — он просто шел по порядку каталога “Цзунму тияо”, но при внимательном изучении буквально каждой книги выявлялся пучок никем ранее не замеченных текстологических проблем: то выяснялось, что автор текста — совсем не тот человек, которому текст принято приписывать, то вдруг оказывалось, что общепринятая редакция является не полным текстом, а собранным по лоскуткам винегретом сомнительной ценности. А иногда удачливые студенты раскапывали среди библиотечных сокровищ редакции, превосходящие по полноте и ценности те варианты, которые были использованы составителями “Сыку цюаньшу”.
Расстояние между студентом и ученым, который работает на передовом краю своей дисциплины, очень невелико. Однако воочию показать, насколько достижима серьезная научная работа, воодушевить на эту работу и снабдить всеми необходимыми для этого навыками, получается далеко не у всех. Лю Пуцзян обладал этой способностью, и в нем был какой-то неиссякаемый источник энергии, которую он очень умело передавал ученикам. Нужно отдать должное и академической среде Пекинского университета — далеко не в каждом университете талантливый ученый сможет найти столь много благодарных учеников, способных воодушевиться исторической работой.
Лю Пуцзян — редкий тип ученого, который сочетал в себе чрезвычайно обширную осведомленность и начитанность традиционного книжника со способностью четко и критически анализировать текст. И хотя нам часто кажется, что способность к логически стройному анализу — типичная черта западного мышления, профессор Лю в своем критическом подходе не был сильно обязан Западу. Он был высококлассным ученым, взращенным именно в китайской традиции, и мое глубокое уважение к этой традиции навсегда останется свяазано с его памятью.
Yegor Grebnev's blog 